По нижней штольне девушки гнали вагонетки. Звонкие девичьи голоса звенели, как хрустальные подвески люстры, которую сильно качнули, и гулкое эхо деловито бежало впереди вагонеток вдоль мокрых блестящих рельсов узкоколейки, билось о низкие своды штольни, отскакивало, как мяч, стремилось вперед, сливаясь там, вдали, с общим гулом подземной работы — тарахтеньем отбойных молотков, скрипом клети подъемника и грохотом сбрасываемой породы…
— Леня, куда? — остановилась первая, а за нею все остальные.
— Прощайте, девчата! — весело сказал Яремчук и пожал девушкам руки. Девушки переглянулись:
— Что это с ним? Чудной какой-то…
— Да ничего, просто бузит парень… Погнали дальше… Влажный сумрак растворил в своей дымке силуэты Яремчука и Васина, и девичьи голоса звенели уже далеко, далеко… Яремчук влез в трубу фурнели. Свет не проникал сюда, и фурнель казалась мрачной пещерой. Крупными каплями падала вода, попадала за воротник, и, казалось, холодные скользкие щупальцы шарили по спине, заставляя брезгливо ежиться от неприятного ощущения. Было тесно и неудобно. Яремчук нащупал твердый выступ — камень известняка или, быть может, кусок доски, примостился на этом выступе, уперся спиной в противоположную стену. Сильно ударить кайлом не мог: где же размахнуться в этой барсучьей норе?
«Все равно долбить нужно. Без фурнели — гроб! По сантиметру, да буду врубаться,—думал он.—Раз пошел, отступать поздно!»
Кайло врубалось медленно. Вниз полетели куски породы, камни. Больно стукнуло в голову. Яремчук потер ушиб и продолжал долбить.
— Я тебя, черта, возьму! Зубами выгрызу, а прочищу! — шипел Яремчук, сплевывая попавшую на губы грязь, и яростнее бил кайлом.
Выступ под ногами вдруг обмяк, поехал. За ним, стукаясь плечами и головой о стены, сполз Яремчук. Земляной дождь проводил его в неожиданном полете. Внизу Васин глядел широко раскрытыми глазами, расставив руки:
— Цел?
— Ни черта! А ты что зеваешь? Сказал, за ноги лови! Яремчук отряхнулся и полез вверх.